#career_s@forum.tokiohotel_ru
«"Знаете, мы обсуждали, что на какое-то время нам можно съездить в Магдебург, – сказала мама тем днём у озера. В её голосе тогда прозвучали совершенно определенные нотки, которые сразу же вонзились нам ножом в сердце. – Сначала мы переедем к бабушке и посмотрим, как нам там понравится, хорошо? Папе придётся остаться здесь на некоторое время – из-за его работы. Хорошо, Томи?" Моя мать гладила тонкую шею и маленькие плечи Тома, пока говорила. Том был так печален, что крупные слёзы уже тихо катились по его красным щекам. Я знал, что его как папиного ребенка эта новость ранила гораздо сильнее, чем меня! Тома было не остановить, и со временем тихий плач превратился в громкие завывающие рыдания. Отец подскочил к нему, обнял и сжал его руку, пытаясь утешить, хоть это и получилось немного грубовато, приговаривая при этом: "О, Томи".
Думаю, то, что я увидел Тома таким, расстроило меня гораздо больше, чем сама новость. Будучи на десять минут старше меня, Том всегда хотел быть эмоционально более сильным близнецом, но факт остаётся фактом: когда один из нас плачет, обычно невозможно, чтобы другого тоже не прорвало, как водопровод. Так было тогда, и точно также у нас сейчас! Видеть Тома в таком состоянии было для меня убийственно. Знаете, каково это, когда вены уже набухают, кровь приливает к голове, вы с трудом глотаете, а потом у вас болит нижняя челюсть, да так сильно, что слёзы так и норовят вырваться наружу? Я просто не мог смотреть на него сейчас, иначе мне и самому не удалось бы сдержать море слёз ни на секунду. Но уже тогда нам обоим было ясно, что этот номер на озере – полный фарс.
Даже в детстве нас было трудно обмануть, и поэтому в глубине души мы уже тогда, на озере, знали, что наши родители расстанутся. Помимо этого – помимо глубокой печали Тома по этому поводу – я не мог не испытывать тайного восторга от перспективы переезда к бабушке и дедушке. Несмотря на то, что моя мама во многом хотела бы другого от своих родителей, как бабушка и дедушка они были замечательными и нам нравилось бывать с ним. Кроме того, в моей жизни были бы все сильные женщины семьи: классная тетя Рени, младшая сестра моей мамы, моя бабушка Ингелор и, самое главное, много времени наедине с мамой.
Да, я был маменькиным сынком. Вообще-то, мы оба были мамиными детьми, но Том был ещё и папиным ребёнком. Моя связь с отцом никогда не была такой тесной, как у Тома – в этом отношении мы всегда были разными. Том равнялся на папу и отчаянно хотел быть похожим на него, когда вырастет: водить огромный грузовик, управлять строительным краном, парковать такие же крутые тачки перед входной дверью, мчаться по улицам так же бесстрашно и решительно, как папа. Мне всегда было немного грустно от того, как сильно Том хотел быть типичным мальчиком – возможно, из-за того, что я всегда был для него в большей мере всё же сестрой. Было похоже на то, что он будто бы должен был компенсировать мою ярко выраженную женскую сторону шовинистической мужественностью и любовью к папе. Потому что настоящий мальчик любит своего папу!
Чем больше я потакал своей слабости к костюмам ведьм на маскарадах, макияжу, парикам и длинным накладным ногтям, тем сильнее Том старался быть как можно более незаметным, типичным мальчиком. Главным для него было, чтобы его костюмы были такими же незамысловатыми и убогими, как и у других мальчиков – о чём-то другом, кроме рыцаря, ковбоя, индейца или строителя, для него никогда не могло быть и речи. Мне же очень хотелось играть совершенно разные роли, ведь в этом и заключался карнавал – а захватывающие роли были в основном женскими. Я любил забираться в мамин шкаф и давать волю своему воображению! Я влезал в её туфли на высоких каблуках, которые она – на мой вкус, совершенно непонятно, почему – носила слишком редко, перекидывал её лисий воротник через плечо, надевал перчатки на свои пальчики и, прихватив маленькую сумочку, дефилировал по её спальне. "Ты не можешь слиться с толпой – ты рождён, чтобы выделяться!" Если бы в то время Том знал, что это станет нашим пропуском в многомиллионную карьеру, уверен, он бы испытывал гораздо меньше дискомфорта от моего инакомыслия.
Немного волнуясь, мама дала мне возможность свободно выражать себя и быть такой девочкой, какой я хотел. Конечно, будучи шестилетним ребёнком, я не осознавал, как сильно буду тосковать по фигуре отца, когда вырасту. Что бы это ни значило… Разумеется, я тоже любил своего отца, но он редко играл именно экзистенциальную роль в моей жизни — пока не перестал играть какую-либо роль в ней вообще. Но мой брат проецировал на фигуру отца свои цели и мечты! И теперь внезапно он должен был исчезнуть? Это разрушило мир мечты маленького строителя Тома».
© Билл Каулитц, отрывок из книги Career Suicide: Meine ersten dreißig Jahre, 2021
